Как ученые из Центральной Азии повлияли на развитие науки в Средние века (часть I)
19 Декабрь 2016 г., 18:00

Центральная Азия в Средние века стала центром просвещения: наука и культура в то время особенно активно развивалась именно на территории современных Туркменистана, Таджикистана, Узбекистана, Кыргызстана, Казахстана, а также частично Афганистана, Пакистана и Китая. В издательстве «Альпина Паблишер» вышла книга Фредерика Старра «Утраченное Просвещение: золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана». T&P публикуют отрывок о том, как центральноазиатским ученым приходилось кочевать и почему многие из них оказались незаслуженно забыты.

Утраченное Просвещение: золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана

Немногие регионы отличались таким обилием внутренних связей, как Большая Центральная Азия. Кочевники переезжали каждый сезон, а экономика крупных городских портов основывалась на континентальной торговле. Длинные маршруты на Ближний Восток, в Индию, Китай и Европу были прочно налажены еще за тысячу лет до того времени, когда халиф аль-Мамун начал привлекать ученых для работы в своей библиотеке. Любой путник мог просто примкнуть к одному из караванов, которые передвигались, как медленно движущиеся поезда, по широким просторам между оазисами. В V веке до нашей эры выходцы из Центральной Азии (из таких мест, как Согдиана или Хорезм) оказались в далекой персидской столице Персеполисе, в Мемфисе (Древний Египет) и даже на отдаленном острове Элефантина в верхнем течении Нила на границе с Нубией.

Поэтам, астрологам, ученым, музыкантам и танцорам путешествия были не в новинку. Астрологи с удовольствием переезжали во дворец, где требовался кто-нибудь, кто мог бы предвидеть будущее, а десятки лютнистов и танцоров из Центральной Азии были приняты при китайском королевском дворе. Намерением странствующего ученого в Европе было где-нибудь прижиться, так как нормальным считалось оставаться на месте: в родной долине, городе или монастыре. Но только не в Центральной Азии! Прибытие туда греческих мыслителей, индийских ученых (после 300 года до нашей эры), а затем путешествия еврейских астрологов, манихейских мудрецов и несторианских монахов — все вело к ответным визитам жителей Центральной Азии. За несколько веков до того, как аль-Мамун основал свою библиотеку и центр исследований, передвижение, а также смесь идеализма и гибкости, которые лежали в основе такого передвижения, определили мышление людей по всей Центральной Азии.

Что заставляло странствующих мыслителей путешествовать? Политические страсти и массовые волнения вынудили многих покинуть свои дома. Хорезм, родной регион математика и астронома аль-Хорезми, пытался восстановиться после арабского вторжения, когда молодой исследователь покинул дом. Саманидское государство было в упадке, когда молодой врач Ибн Сина уехал из Бухары, а когда суфийский поэт Руми позже покидал Хорасан, этот регион переживал монгольское завоевание.

ибн Сина

Перспективы исследований и простое любопытство также толкали жителей Центральной Азии уезжать из дома. Абу Зайд аль-Балхи ездил, чтобы собирать информацию для своих карт, в то время как аль-Бухари, составитель сборника хадисов, много путешествовал, проводя устные опросы для своего знаменитого собрания. И даже эрудит Бируни, несмотря на отсутствие выбора, приветствовал возможность провести годы в разъездах ради исследований в Индии.

Несколько счастливчиков из числа великих мыслителей имели личное состояние, некоторые обеспечили себе прибыльные управленческие должности. Однако большинство зависело от покровительства дворов эмиров и халифов, хотя некоторые мусульманские правители и не занимались поддержкой науки, которую считали ненужной или даже враждебной вере. Хорошо, что в целом теплый климат региона уменьшал физические потребности ученых и исследователей. Но им нужны были поддержка и безопасность, а также общение с единомышленниками. Во времена Бармакидов, правления аль-Мамуна и в течение последующих двух поколений Багдад щедро удовлетворял эти нужды, вскоре став центром притяжения для выходцев из Центральной Азии.

Культурные факторы, специфичные для Центральной Азии, усилили этот процесс. Установление относительного мира при правлении Аббасидов после столетия хаоса способствовало интеллектуальной активности по всему региону. Тот факт, что центральноазиатские мыслители быстро освоили арабский язык, ускорил развитие региона, но они находились в хорошем положении и без этого благодаря знанию персидского языка. Не менее важно и то, что центральноазиатский ученый, направляясь в Багдад, не чувствовал себя там чужим. В конце концов, жители Центральной Азии сыграли ключевую роль в приведении Аббасидов к власти, и их наследники справедливо полагали, что у Багдада не было иного выбора, кроме как принять их. Более того, семья Бармакидов, а затем братья Бану Муса широко открыли свои двери и кошельки для ученых и исследователей с их родной земли, в то время как присущий им стиль покровительства убеждал любого, думающего о переезде, что в Багдаде для талантливых людей открыты все двери.

Неудивительно, что в то время столица халифата на реке Тигр была средоточием центральноазиатской интеллектуальной жизни. Не только ученые и исследователи из региона были среди светил города, но, как заметил арабский писатель Х века, «не было ни одного ученого или поэта в Багдаде, кто бы не имел ученика из Хорезма». Выходцы из Центральной Азии находили себе место, даже несмотря на одновременный приток в Багдад арабских ученых: по меньшей мере один арабский мудрец прошел весь путь от аль-Андалус (Испания), чтобы работать с учеными людьми столицы. Все же, несмотря на большую численность и известность арабов, в большинстве областей науки и философии выходцы из Центральной Азии затмили их.

Благодаря новому исследованию, проведенному немецким ученым из Лейпцига, стало возможным говорить о количестве центральноазиатских ученых в Багдаде. Историк Генрих Зутер, работавший в начале ХХ века, составил список мест происхождения 515 математиков и астрономов, живших в исламском Средневековье, по большей части из ранней эпохи Аббасидов. Поскольку ученые предпочитали писать на арабском, многие исследователи пришли к выводу, что они были арабами, а не выходцами из Центральной Азии.

Зутер обнаружил, что они в основном были иранского происхождения. Его метод был прост: проследить нисбу, или имена по родному городу, которые приставлялись к личным именам. Если принять во внимание даже малую часть полученных им данных, все равно их более чем достаточно, чтобы начать полный пересмотр интеллектуальной карты мира в Средние века. […]

Были ли центральноазиатские ученые одинаково одарены во всех областях и дисциплинах? Не многие выходцы из Центральной Азии получили признание своей поэзии, поскольку официальным языком двора был арабский, а стихи нужно было декламировать (а не читать). Большинство известных музыкантов также были арабами, хотя именно выходец из Центральной Азии аль-Фараби впервые приступил к теоретическому исследованию музыки, что определило развитие и восточной, и западной музыкальной теории на 500 лет вперед. Многие выходцы из Центральной Азии показали себя новаторами в архитектуре, были и выдающиеся художники-миниатюристы. Но большинство хороших художников находило покровителей дома, и у них не было необходимости ехать в Багдад за заработком. В результате оставались такие сферы, как математика, астрономия, естественные науки, а также все, что можно объединить понятием «философия». Это те области, в которых выходцы из Центральной Азии особенно выделялись. Стоит отметить, что в перечисленные категории также включались определенные области общественных наук вместе с культурной антропологией, а также создание приборов для научных измерений и разработка технических решений в целом. Не случайно эти области все вместе составили основу естественного и гуманитарного знания в том виде, в котором они и существовали в период между Античностью и становлением современного мира. В некоторых случаях выходцы из Центральной Азии внесли вклад в те технологии, которые обычно ассоциируются с арабскими изобретателями. Например, в течение тысячи лет считалось, что астролябия, изобретенная древними греками (отсюда и происхождение названия), была усовершенствована арабскими учеными и технологами. С помощью точно сконструированных и красиво украшенных медных инструментов в руках мастера можно было установить и даже предсказать расположение Солнца, Луны, планет и звезд, измерить время на определенных широтах, рассчитать высоту гор или глубину колодцев. Фазари, персидскому ученому из города Фарса, приписывают создание первой «арабской» астролябии, в то время как арабскому ученому из города близ Багдада аль-Баттани (латинское написание Albatenius) приписывают разработку математической стороны этого инструмента. Но на самом деле это ас-Сагани, уроженец Мерва (в современном Туркменистане), расширил область применения астролябии, открыв способ проецирования сферы на плоскость перпендикулярно ее оси. Так он стал зваться аль-Аструлаби. Еще один выходец из Центральной Азии сделал многое, чтобы в дальнейшем усовершенствовать этот важный инструмент. Они оба сыграли важную роль в развитии астрономии в тот период. […]

В области философии, естественных и гуманитарных наук труд выходцев из Центральной Азии в Багдаде был облегчен еженедельными семинарами, которые проводил Абу Сулейман ас-Сиджистани (932–1000). Ас-Сиджистани был одним из тех людей-«магнитов», без которых интеллектуальный прогресс невозможен. Каждую пятницу вечером он собирал у себя дома общество, в котором были и выходцы из Центральной Азии. Настолько интересно и увлекательно было то, что он говорил на этих вечерах, что один из гостей записал его слова и выпустил книгу в 500 страниц, название которой отлично отражает атмосферу этих собраний — «Книга удовольствий и пиршеств». Ас-Сиджистани прибыл из области Систан, находившегося возле современной границы между Афганистаном и Ираном. Именно там он впервые познакомился с манускриптами на греческом языке. С возрастом он проявлял все больше интереса к математике, медицине, логике, музыке и космологии. […]

аль-Фараби

Признание роли выходцев из Центральной Азии в «арабском ренессансе» не означает уменьшения роли достижений арабских ученых в Багдаде. Они были там с самого начала и сыграли значительную роль. Несомненно, старейшиной среди арабских ученых и в науке, и в философии Багдада был аль-Кинди, которого мы уже встречали во время мутазилитского конфликта: его неприятности были связаны с братьями Бану Муса. Араб из города Куфа, аль-Кинди был одним из первых энциклопедистов, которых вскоре стало много на арабских землях и в Центральной Азии. Он оставил после себя труды по философии и естественным наукам. Труды аль-Кинди по географии вдохновили его же выдающегося ученика из Балха Абу Зайда аль-Балхи (850–934) основать новую школу географического картографирования. А два исследования аль-Кинди в области оптики все еще были актуальны 700 лет спустя, когда их изучил английский ученый Фрэнсис Бэкон (1561–1626).

Биографии некоторых багдадских ученых-арабов проливают свет на их тесные связи с Центральной Азией. Так, основателем философского движения в столице стал человек по имени Джабир (Абу Муса Джабир ибн Хайян (721–815), известный на Западе как Гебер. Несмотря на то, что Джабир был арабского происхождения, он вырос и получил образование в городе Тусе, древней столице Хорасана. Еще больше усложняет определение его идентичности датировка многих из его трудов, которые отражают проблемы ученых Хорасана. Джабир полагал, что философия охватывает все сферы жизни, но при этом делал прорывные исследования в области химии, астрономии, физики, металлургии, фармакологии и медицины. Его как жителя Хорасана призвал в Багдад род Бармакидов, которым он посвятил многие из своих трудов.

Основной деятельностью Джабира была алхимия, которая вплоть до XVIII века считалась законной частью науки, а не лженаукой с магическим уклоном. Однако он любил напускать таинственность, часто использовал кодовый язык, от которого пошло английское слово gibberish (на русский можно перевести как «абракадабра»). Таким был метод Джабира. Он также преуспел в развитии новой мистической мусульманской космологии, наполненной античным пифагореизмом.

По своей натуре Джабир был экспериментатором, изобретателем-практиком — он придумал водонепроницаемую бумагу и нержавеющую сталь. Смешивая определенные компоненты, Джабир обнаружил, что кристаллизация — это эффективный способ очистки. Неудивительно, что его называют «отцом» химии и основателем лабораторно-экспериментального метода в науке. Так велико было его влияние в Европе, что многие из 2500 трудов, приписываемых ему, оказались западными подделками, известными как работы псевдо-Гебера.